Спарта. Периеки

    Дорийцы пришли в Лаконию несколькими потоками и обосновались, конечно, не в одной только Спарте. В течение длительного периода, между дорийским переселением и возвышением Спарты, на территории Лаконии существовало, по-видимому, несколько независимых друг от друга дорийских общин, расположенных, главным образом, на севере страны. Это отчасти подтверждают наши источники. Так Геродот (VIII, 73) и Гекатей (Павс., III, 25,5) верили, что лаконские периеки так же, как и мессенцы, были дорийцами по происхождению. Поэтому в процессе завоевания Лаконии спартанцы столкнулись не только с автохтонами ахейцами, но и со своими соплеменниками - дорийцами.
Существует много научных гипотез об этническом составе периекских общин. Все они сводятся к трем основным идеям: периеки - потомки ахейского населения, периеки - потомки дорийцев, и, наконец, периеки - конгломерат ахейцев и дорийцев. Думается, что версия о смешанном этническом происхождении периеков наиболее приемлема. Причем можно согласиться и с оригинальной идеей В.Эренберга, что внутри периекских общин социальный водораздел совпадал с "национальным". По его мнению, местная аристократия у периеков была дорийской, а народ принадлежал к другой этнической группе - к ахейцам. Данные лингвистики отчасти подтверждают теорию о смешанном этническом составе периекских общин. В историческое время дорийский диалект стал доминировать над ахейским, но самые ранние надписи из Лаконии заставляют думать, что дорийский язык периеков не был чистым, в нем оставались еще следы ахейской речи. Состав спартанской армии в исторический период также заставляет думать, что дорийский страт в периекских общинах был значительным. Ведь в V в. до н.э., например, основная часть спартанской армии состояла исключительно из периеков. Причем спартанцы и периеки, т.е. все совокупное свободное население Спарты, называли себя общим термином "лакедемоняне", подчеркивая тем самым свою общность перед лицом внешнего мира. Этот термин "лакедемоняне" постоянно встречается у всех греческих историков, особенно в текстах, где речь идет о спартанской армии.
    В качестве военных союзников периекские города участвовали во всех военных кампаниях Спарты. Военная служба была их главной и безусловной повинностью. Если во время Греко-персидских войн контингенты периеков и спартанцев были примерно равны (в Платейском сражении и спартанцы, и периеки выставили по пять тысяч гоплитов - Гер., IX, 11 ), то уже в период Пелопоннесской войны, когда активно пошел процесс сокращения полноправного гражданского населения Спарты, периеки стали составлять основу спартанской армии. Некоторые из них занимали весьма высокие военные посты (Фук., VIII, 6; 22).
    Из всех спартанских магистратов города периеков теснее всего были связаны со спартанскими царями. Для них цари являлись не только военными лидерами, но и верховными жрецами, представляющими перед богами все города периеков вкупе. Недаром Геродот в том месте, где он говорит об обязательном участии периеков в погребальном обряде царей, называет последних не царями спартанцев, а царями лакедемонян (VI, 58,2). В каждом городе выделялся специальный земельный участок, темен, составляющий частную собственность царей, и выплачивался особый "царский" налог (Гер., VI, 57; Ксен. Лак.пол., XV, 3,5). Вся земля периекских полисов, кроме царского темена, по-видимому, была их безусловной собственностью.
    Вопрос о политическом статусе периекских общин внутри спартанского государства является сложной научной проблемой. Источников по этому сюжету очень мало. А те, что есть, или слишком лаконичны, или относятся к очень позднему уже римскому периоду. Сами по себе периеки мало интересовали греческих историков. Они упоминаются только ad hoc в контексте военных событий. Поэтому столь сложно ответить на вопрос о месте периекских общин в структуре спартанского государства.
    В процессе завоевания Лаконии отношения между Спартой и покоренными периекскими городами, скорее всего, строились на договорных началах. Строгой унификации еще не было. Как и в Риме, у Спарты, по-видимому, были привилегированные и опальные общины, в зависимости от степени их лояльности. Большое значение имели и соображения стратегического порядка. Периекские общины, расположенные на северных рубежах Спарты, по-видимому, пользовались какими-то преимуществами. Они защищали Спарту с севера и являлись ее важными форпостами на северных границах государства. Кроме того, именно на севере Лаконии дорийцы, скорее всего, составляли основную часть населения в отличие от юга, где ахейский элемент всегда был значительным. Так сохранилось свидетельство Фукидида, что воины из Скиритиды (горная область на севере Лаконии) занимали в спартанской армии почетное левое крыло (V, 67,1) и вообще пользовались большим доверием спартанцев: в ночное время скириты несли охрану лагеря (Ксен. Лак.пол., 8, 6).
    Наоборот, важные в стратегическом отношении южные города Лаконии (с преимущественно ахейским населением) становились местом постоянной дислокации спартанских военных баз. Так в качестве своей военно-морской базы Спарта во время Пелопоннесской войны использовала Гифий (Ксен. Гр.ист., VI, 5,32). А на Киферу, главный торговый порт Спарты, ежегодно посылался спартанский офицер в чине киферодика вместе с военным гарнизоном. Столь тщательный надзор за Киферой объясняется тем, что через этот южный лаконский порт шли все торговые караваны с хлебом из Ливии и Египта (Фук., IV, 53).
Таким образом, Спарта, покорив всю территорию Лаконии, образовала что-то вроде лакедемонской симмахии. По целому ряду признаков города периеков вроде бы не входили в состав спартанского государства и не считались его интегральной частью: так в самой Спарте периеки не обладали никакими гражданскими и политическими правами и считались ксенами - иностранцами. Но, с другой стороны, анализ политической терминологии толкает к иному выводу. По словам Фукидида, "люди есть государство" (VII, 77,7). И, действительно, древние вместо имени государства обычно называли совокупность его граждан, т.е. афинян вместо Афин, коринфян вместо Коринфа и т.д. Следуя этой модели, для определения спартанского государства должен употребляться термин "спартанцы", а вместо него мы находим термин "лакедемоняне", в число которых кроме спартиатов входили и все свободные, но бесправные периеки, которые жили в границах спартанского полиса, но в своих собственных полуавтономных общинах. Таким образом, формально как будто общины периеков входили в состав спартанского государства.
Все периекские города были одновременно и военными союзниками Спарты и подчиненными общинами. Это двойственное положение полисов периеков проявлялось во многих деталях их политической и экономической жизни. Когда после Пелопоннесской войны создавалась спартанская империя, она до известной степени моделировалась как расширенный и унифицированный вариант этой древней лакедемонской симмахии. Для управления своей новой державой спартанцы использовали тот же механизм в виде гармостов и гарнизонов, какой опробовали еще на лаконских периеках. Есть свидетельства, что гармосты в Лаконии существовали еще в период архаики. Во всяком случае в схолиях к Пиндару речь идет о двадцати спартанских гармостах (Олимп., VI, 154). По-видимому, первоначально гармостами в Спарте назывались должностные лица, ежегодно посылаемые в города периеков для наблюдения за состоянием дел в этих общинах и для поддержания в них порядка. Двадцать гармостов, о которых идет речь в схолиях к Пиндару, скорее всего, и были такого рода магистратами. Хотя функции гармостов, судя по исходному значению этого слова (предводитель, командир), были по большей части военными, но им, бесспорно, приходилось вмешиваться и во внутренние дела подопечных городов. Недаром в словарях грамматиков слово "гармост" приравнивается к словам "архонт" или "эпимелет" (архонт и эпимелет - общее обозначение как гражданских, так и военных высших магистратов).
Наличие в периекских городах гармостов и гарнизонов, даже если они и не носили регулярный характер, свидетельствует о политической зависимости этих городов от Спарты. Для поддержания порядка и устрашения местного населения спартанцы, по-видимому, часто использовали и карательные экспедиции. Так из случайного упоминания Ксенофонта мы узнаем, что подобного рода карательный отряд был направлен в 398 г. до н.э. в Авлон, город в северной Мессении, для того, чтобы арестовать и привезти в Спарту подозрительных периеков (Гр.ист., III, 3,9). Подобные детали дают представление о полицейской системе спартанского государства, пронизывающей всю территорию Лаконии и Мессении.
Города периеков полностью были лишены внешнеполитической инициативы. Вся внешняя политика находилась в руках спартанской правящей элиты. Это видно уже по тому, что в Пелопоннесской Лиге ни у одного периекского города не было права голоса. Но внутреннюю автономию, хотя и в несколько урезанном виде, спартанцы общинам периеков оставили. Это значит, что все города периеков продолжали оставаться полисами с функционирующими там народными собраниями и полисными магистратурами. В одной надписи из Гифия, например, датируемой 1-м в. до н.э., упоминается народное собрание, называемое там "большой апеллой" (IG V, 1, 1144). Правда, данные о внутренней структуре периекских городов остались , главным образом, от очень позднего, римского, времени, но по ним можно судить о состоянии этих общин и в более ранний период. Упомянутые в надписях эфоры и апелла (IG V 1 N26; 1144-46; 1336) свидетельствуют о стойких дорийских корнях периекских общин. Ибо вряд ли эти наименования были просто заимствованы у полиса-гегемона, тем более, что в некоторых надписях присутствуют три, а не пять эфоров (IG V 1 N1114; 1240). Это само по себе предполагает древнее дорийское деление на три филы. Хотя точная численность периекских общин - 24 - зафиксирована только для римской эпохи, но, судя по одному замечанию Геродота, их было достаточно много и в более ранний период (VII, 234,2).
О социально-политической структуре периекских полисов мы ничего не знаем. Исходя из модели построения спартанской державы в к.V - н.IV вв. до н.э., Спарта и в более ранний период должна была поддерживать олигархические режимы. Так что все периекские общины, скорее всего, были олигархиями. О наличии местной аристократии среди периеков упоминают Ксенофонт и Плутарх (Ксен. Гр.ист., V, 3,9; Плут. Клеом., 11).
В отличие от самих спартиатов периеки никак не были ограничены и в своей профессиональной деятельности. Они, как и метеки в Афинах, являлись самой энергичной и подвижной частью общества. Их основные профессиональные занятия - торговля, мореплавание, ремесла. В эту область их деятельности спартанцы никак не вмешивались.
Хотя периеки были во многих отношениях привилегированным сословием и пользовались почти абсолютной экономической свободой, но полисы, сохранявшие традиции свободных дорийцев, были недовольны знаками своего подчиненного положения: наличием налогов, присутствием, по крайней мере, в некоторых случаях, спартанских гармостов и полным отстранением от решений, связанных с внешней политикой. Поэтому на протяжении всей истории Спарты отношения периеков к спартанцам отличались двойственностью. С одной стороны, периеки вместе со спартанцами защищали общую для них территорию Лаконии, а с другой стороны, испытывая постоянный прессинг со стороны Спарты, они не могли забыть своей политической зависимости от лидирующего полиса. В силу этой двойственности, пока спартанское государство оставалось сильным, полисы периеков сохраняли лояльность, а их антиспартанские выступления носили локально-эпизодический характер. Так, в 464 г. до н.э. во время великого землетрясения и восстания илотов к инсургентам присоединились и две периекские общины (Фук., I,101,2). ( Правда это были не лаконские, а мессенские города, причем очень древнего происхождения, Фурия и Анфея. По-видимому, в восточной Мессении, там, где она граничила с Лаконией, спартанская администрация была такой же, как и в Лаконии, что позволяло мессенским городам продолжать свое полузависимое существование. ) В 398 г. до н.э. во время заговора Кинадона в Спарте среди заговорщиков Ксенофонт упоминает и периеков (Гр. ист., III, 3,6). Но такие случае в эпоху спартанского могущества были очень редки.
Первые же признаки ослабления Спарты вызвали немедленную реакцию у периеков. Так в 370 г. до н.э. при вторжении Эпаминонда в Лаконию периеки впервые за всю историю Спарты не явились на зов спартанцев и отказались участвовать в военной кампании против Беотии. Более того, по словам Ксенофонта, некоторые периекские города даже перешли на сторону Эпаминонда (Гр. ист., VI,5,25; 5,32). Но основная масса периекских общин даже в такой, критический для Спарты момент продолжала сохранять лояльность. В противном случае вряд ли фиванская армия подвергла бы опустошению всю Лаконию вместе с находившимися там городами периеков. Наши источники в один голос утверждают, что фиванцы опустошили всю Лаконию и приобрели бесчисленную добычу (Диод., XV, 65,5; Плут. Пелоп., 24,2; Павс., IX, 14,3).
Такое поведение периеков объясняется отчасти тем, что они защищали свою собственную землю и имущество и не видели для себя смысла менять одних хозяев на других. Ведь Спарта с мифических времен была для них гарантом безопасности. В греческом мире с его постоянными межполисными конфликтами территория Лаконии и Мессении в течение столетий была заповедным местом, где население могло не опасаться внешнего врага. Отсюда неизменная лояльность периеков, которые долгое время предпочитали жить внутри спартанской системы координат, а не вне ее. Привлекательность Спарты для периеков как гаранта их безопасности однако уменьшалась по мере ослабления военной значимости Спарты.
Полностью освободиться от власти Спарты полисы периеков сумели только в период римского господства и только благодаря вмешательству Рима. После войны с Набисом римский полководец Тит Фламинин освободил, как пишет Тит Ливий, от спартанского рабства все приморские города периеков и сделал все население этих городов т.н. свободными лаконцами (Лив., XXXV, 12,7; 13,3; XXXVIII, 31,2; Павс., III, 21,10). А из надписи, найденной в Гифии, мы узнаем, что за этот поступок Тит Фламинин был даже объявлен периеками их спасителем, сотером. Благодарность, с которой было встречено это освобождение, доказывает, что несмотря на более или менее мягкую власть Спарты по отношению к периекам, последние никогда не отказывались от мысли о политических правах и полной свободе от спартанской опеки.

Спарта. Спартиаты

Все полноправные граждане Спарты являлись членами общины равных и могли называть себя спартиатами. Термин "спартиаты" использовался для отличия спартанских граждан от периеков и илотов. В трудах античных авторов, которые по большей части являются историями войн, довольно трудно и редко можно выделить спартиатов как отдельную социальную группу. Это объясняется тем, что спартанское войско, обязательно включавшее в себя и периеков, обозначалось, как правило, общим для этих двух категорий этниконом - лакедемоняне. Однако, если по ходу изложения надо было выделить спартиатов из общей массы лакедемонян, источники легко это делали. Об этом свидетельствует ряд мест у Геродота, Исократа и других греческих авторов (Гер., VII, 234; Исокр., XII, 178-181; Диод., XI, 64; XV, 90).
Но очень рано, уже, вероятно, в период архаики, появился еще один термин для обозначения спартанских граждан - "равные" или в греческом варианте - "гомеи". Этот термин зафиксирован для времени Ликурга (Ксен. Лак. пол., 13,1 и 7) и основания Тарента (Арист. Пол., 13О6b30). Пока спартанский гражданский коллектив в своей массе был единым, оба термина - "спартиаты" и "гомеи" - скорее всего были синонимами и, соответственно, эквивалентами спартанскому гражданству in corpore. В архаических период, по крайней мере, сословие равных соответствовало и совпадало со всем гражданством.
Конечно, слово "гомеи" вряд ли могло быть вполне официальным обозначением полноправных спартанских граждан. Скорее всего, оно возникло в среде самих спартиатов в еще достаточно раннее время. Оно использовалось членами гражданской корпорации для горделивого подчеркивания своего особого аристократического равенства и никакой другой нагрузки вплоть до начала IV в. до н.э. в себе не несло. Само появление такого термина, как "равные", свидетельствует о высочайшем самосознании спартиатов, которые очень рано стали осознавать себя членами аристократической корпорации.
По мнению древних авторов, именно Ликург подтолкнул спартанское общество к формированию подобного гражданского коллектива, между членами которого существовали сложные многоуровневые связи. По словам Исократа, сохранение корпоративного единства было главной целью законодателя: "Лишь для себя они установили равноправие и такую демократию, какая необходима для тех, кто намерен навсегда сохранить единодушие граждан" (XII, 178). Конечно, то, что Исократ называет демократией, на самом деле было аристократическим равенством. Термин "равные", как никакой другой, указывает на сущность компромисса между спартанскими "патрициями и плебеями", компромисса, благодаря которому возникла уникальная для греческого мира политическая структура. Обеспечив народу одинаковые с аристократией стартовые условия, Ликург тем самым раздвинул границы аристократии. После него весь гражданский коллектив Спарты уже представлял собой военную элиту, внутри которой постепенно вырабатывались особый стиль жизни и особая шкала ценностей.
Реформы Ликурга проходили в период нарождающейся в Спарте государственности. До Ликурга Спарта представляла собой примитивную общину. Слишком раннее законодательство способствовало увековечиванию в Спарте пережитков племенной организации общества. Отсюда проистекает удивительная коллекция экзотических обычаев и порядков, свято хранимых спартанцами в течение многих веков. К таким пережиткам еще племенной организации общества относится и представление о земле как государственной собственности. В Спарте верховным собственником земли, бесспорно, считалось государство. Оно наделяло всех граждан клерами и под угрозой потери их заставляло выполнять свои обязанности. Насколько укоренилось представление о верховной собственности государства на землю, видно из того, что это право не подвергалось сомнению даже в период эллинизма, когда в Спарте проводились реформы Агиса и Клеомена.
Недопущение безусловной частной собственности на землю было обязательным условием для сохранения за государством контрольных функций. Спартанский полис был заинтересован в увековечивании существующих аграрных отношений. Поэтому очень рано были выработаны механизмы, выполняющие охранительные функции. Так, была запрещена купля-продажа земли даже в таких замаскированных ее видах, как дарение и завещание (Плут. Агис, 5). Ограничения распространялись и на илотов. Их реальные владельцы не имели права ни продавать, ни отпускать их на волю (Страб., VIII, р.365), ибо илоты точно так же, как и земля, находились под патронатом государства. Такого рода ограничения в период архаики были явлением обычным для многих греческих полисов. По словам Аристотеля, "во многих государствах в древнее время законом запрещалось продавать первоначальные наделы" (Пол., 1319а10-12). Отмену ограничений Аристотель связывал с демократизацией общества (Пол., 1266b20-25: на примере Левкады).
Ликург, наделяя всех граждан одинаковыми земельными участками, клерами, верил, по-видимому, что равная экономическая база окажется надежной основой для политического равенства. По свидетельству Плутарха, он разделил всю землю на тридцать тысяч клеров для периеков и девять тысяч - для спартанских семей (Лик., 8). Плутарх передает слова, якобы сказанные Ликургом, осматривающим уже после реформы спартанские поля: "Вся Лакония кажется мне собственностью многих братьев, которые только что ее поделили" (Лик., 8,9). В этой фразе выражено общее впечатление от спартанской аграрной реформы с ее искусственным уравнением и перераспределением т.н. гражданской земли.
Без сомнения, политическое равенство спартиатов первоначально имело своей базой их экономическое равенство, т.е. распределение равных клеров среди всех спартанских семей (Полиб., VI, 45). Но "земельный режим", созданный Ликургом, был равноправным только в момент возникновения. Ведь подобное экономическое равенство трудно сохранить даже на протяжении жизни одного поколения. Недаром мотивировкой Первой Мессенской войны было желание завоевать новые земли для раздачи их малоимущим.
То, что спартанская система землевладения разрегулировалась очень рано, видно из целого ряда свидетельств. Так, Аристотель говорит о том, что в Спарте к концу VIII в. до н.э. сложилась чреватая гражданскими смутами ситуация из-за дела парфениев и требования передела земли (Пол., 1306b29-31; 35-40; 1307a1-2). Об этом же свидетельствуют и данные демографии. Количество полноправных граждан постоянно уменьшалось. Аристотель в "Политике" не только отметил факт олигантропии, имея в виду именно недостаток граждан, а не населения вообще, но и правильно интерпретировал его как результат спартанской системы землевладения и наследования (1270а15-34). За фасадом декларативного равенства тщательно скрывалось фактическое экономическое неравенство. О наличии в Спарте богатых людей свидетельствует, например, увлечение спартанцев коневодством и участие их в конных агонах в Олимпии, причем среди их участников были представители одних и тех же семей. Таким образом, для богатых и знатных спартанцев участие в конных ристалищах стало чем-то вроде семейной традиции. Согласно Геродоту, содержание лошадей - неизменный знак большого богатства (VI, 125). Хотя конкретные данные о богатстве отдельных спартиатов относятся уже к V в. до н.э., но экономическое равенство, конечно, было фикцией и раньше.
Хотя с внешней стороны все спартиаты выступали как "равные", подлинного равенства среди них не было. Ведь одни могли приобретать коней для участия в Олимпийских играх, а другие с трудом вносили необходимый взнос в сисситии, чтобы сохранить свои гражданские права и привилегии. В своем критическом обзоре спартанского строя Аристотель справедливо отметил, что обязательность равного взноса в сисситии при кажущемся его демократизме была собственно недемократической мерой, ибо она ложилась тяжким бременем на бедных, не особенно отягощая при этом богатых. "Не могут считаться правильными и те законоположения, которые были введены при установлении сисситий... Средства на устройство их должно давать скорее государство, как это имеет место на Крите. У лакедемонян же каждый обязан делать взносы, несмотря на то, что некоторые по причине крайней бедности не в состоянии нести такие издержки, так что получается результат, противоположный намерению законодателя" (Арист. Пол., 1271а26-31). Это замечание Аристотеля свидетельствует о глубоком понимании им социальной сущности спартанского государства: там, где правовое равенство зависит от равенства экономического, с нарушением последнего дает трещину и вся социальная система.
Для пребывания в числе равных мало было только экономической состоятельности. Вот что говорит по этому поводу Ксенофонт: "Ни с физической слабостью, ни с имущественным недостатком он /Ликург/ не считался; но если кто-нибудь не станет исполнять закона, того Ликург указал более не считать принадлежащим к числу "равных"" (Лак. Пол., Х, 7). Согласно Ксенофонту, основанием для понижения статуса, кроме экономического фактора, могли быть также неудачи на каком-либо этапе воспитания. Любая физическая или моральная несостоятельность могли привести спартанца к исключению из числа равных. Таким образом, люди, потерпевшие фиаско в период воспитания или не выбранные в сисситии, автоматически не годились для гоплитской службы и выбывали из числа полноправных граждан.
Законодательство Ликурга утвердило равенство граждан перед законом, а наделение клерами сделало их экономически свободными. Но сохранение этой системы было бы невозможно без жесткой регламентации общественной и личной жизни граждан. При огромной количественной диспропорции спартиатов и илотов Спарта, по замечанию древних авторов, постепенно превратилась в некое подобие военного лагеря, где каждый член сообщества обязан был исполнять свой долг перед коллективом (Исокр., VI, 81; Плат. Зак,. 666Е; Плут. Лик., 24,1).
Структурирование общества по военному образцу способствовало сохранению в Спарте четкого деления на возрастные классы. Для унифицированной и эффективной подготовки молодых граждан была создана достаточно рано система общественного воспитания, или агогэ. Сущность этой системы заключается в том, что все мальчики гражданского происхождения начиная с семилетнего возраста и до 18-2О лет получали одинаковое воспитание в закрытых полувоенных школах (агелах), где основное внимание обращалось на физическую и идеологическую подготовку молодого поколения. Внутри агел мальчики были также разделены по возрастному принципу. Воспитатели, развивая в них дух соревновательности и